О сущности учения Лао-Тзе

pagal | 2011 08 21


Основа учения Лао-Тзе одна и та же, как и основа всех великих, истинных, религиозных учений. Она следующая: человек сознает себя прежде всего телесной личностью, отделенной от всего остального и желающей блага только себе одному. Но, кроме того, что каждый человек считает себя Петром, Иваном, Марией, Екатериной, каждый человек сознает себя еще и бестелесным духом, таким же, какой живет во всяком существе и дает жизнь и благо всему миру. Так что человек может жить или той телесной, отделенной от мира личностью, которая хочет только себе блага, или тем бестелесным духом, который живет в нем и который желает блага всему миру. Человек может жить для тела или для духа. Живи человек для тела ы и жизнь ы горе, потому что тело страдает, болеет, и подвержено смерти.

И потому для того, чтобы жизнь человека была не горем, а благом, человеку нужно научиться жить не для тела, а для духа. Этому-то и учит Лао-Тзе. Он учит тому, как переходить от жизни тела к жизни духа. Учение свое он называет Путем, потому что все учение указывает путь к этому переходу; от этого и все учение Лао-Тзе называется книга Пути. Путь этот, по учению Лао-Тзе, состоит в том, чтобы не делать ничего или хоть как можно меньше делать то, чего хочет тело, с тем, чтобы не заглушать того, чего хочет душа, так чтобы не препятствовать деланием телесных дел возможности проявления в душе человека той силы Неба (как называет Бога Лао-Тзе), которая живет во всем.

Мысль эта не только похожа, но совершенно та же, как и та, которая выражена в 1-м послании Иоанна и лежит в основе христианского учения. По учению Лао-Тзе, единственный путь, посредством которого человек соединяется с Богом, есть Тао. Тао же достигается воздержанием от всего лишнего, телесного. То же и по учению, выраженному в 1-м послании Иоанна. По учению Иоанна, средство соединения человека с Богом есть любовь. Любовь же так же, как и Тао, достигается воздержанием от всего телесного, личного. И как под словом „Тао” по учению Лао- Тзе разумеется и путь соединения с Небом, и самое Небо, так и по учению Иоанна под словом „любовь” разумеется и любовь, и самый Бог (Бог есть любовь). Сущность и того и другого учения в том, что человек может сознавать себя и отделенным и нераздельным, и временным и вечным, и телесным и духовным, и животным и божественным. Для достижения сознания себя духовным и божественным, по Лао-Тзе, есть только один путь, который он определяет словом „Тао”, включающим в себя понятие высшей добродетели. Сознание это достигается свойством, которое знают все люди. Так что сущность учения Лао-Тзе есть та же, как и сущность учения христианского. Сущность и того и другого в проявлении, посредством воздержания от всего телесного, того духовного божественного начала, которое составляет основу жизни человека.

Лев Толстой1

 

Итак, Толстой считает главным в учении Лао-цзы его призыв «жить не для тела, а для духа», т. е. истолковывает его как морально-этический кодекс, определяющий отношение человека к окружающему миру. В согласии с такой трактовкой учения Лао-цзы он по-своему характеризует и его главное понятие — дао.

По Толстому, дао — это понятие, равнозначное христианскому понятию «любовь», т. е. высшее начало, по-средством которого человек достигает близости со всем миром. «Сущность и того и другого учения в том, — пишет он, — что человек может сознавать себя и отдельным и нераздельным, и телесным и духовным, и временным и вечным, и животным и божественным. Для достижения сознания себя духовным и божественным, по Лао-Тзе, есть только один путь, который он определяет словом Тао, включающим в себя понятие высшей добродетели. Сознание этого достигается свойством, которое знают все люди. Так что сущность учения Лао-Тзе есть та же, как и сущность учения христианского. Сущность того и другого в проявлении посредством воздержания от всего телесного, того духовного божественного начала, которое составляет основу жизни человека» (40,351).

Таким образом, Толстой подходит к Лао-цзы односторонне, принимая его этическое учение и оставляя в стороне его материалистическое истолкование объективного мира.

Об интересе Толстого к Лао-цзы в тот период говорят и многие заметки в его дневниках и записных книжках. По ним главным образом и можно судить об отношении писателя к китайскому философу.

В феврале 1884 г. Толстой записал в дневнике:

«Из Лаоцы. Когда человек родится, он гибок и слаб; когда он колян2 и крепок — он умирает. Когда деревья родятся, они гибки и нежны. Когда они сухи и жестки, они умирают. Крепость и сила — спутники смерти. Гибкость и слабость — спутники жизни. Поэтому то, что сильно, то не побеждает. Когда дерево стало крепко, его срубают. То, что сильно и велико, то ничтожно; то, что гибко и слабо, то важно» (49, 62).

Эта мысль — замечательный образец диалектического мышления древнего философа. Пусть новое в момент зарождения еще слабо и хрупко, пусть старое кажется сильным и крепким, но в конечном счете побеждает новое.

Толстой, несомненно, осознал глубину этой мысли Лао-цзы и принял ее. В позднейшем его переводе «Дао дэ цзин» она сформулирована так: «Человек входит в жизнь мягким и слабым. Он умирает жестким и крепким. Все существа, растения и деревья входят в жизнь мягкими и нежными и умирают засохшими, жесткими. Жесткость и сила — спутники смерти» (40, 358). Как известно, подобную мысль писатель высказал задолго до чтения Лао-цзы. Еще в «Войне и мире» он утверждал, что в кажущейся беззащитности русского народа в войне 1812 г. была заложена его победа, а в грозном могуществе Наполеона были заложены его слабость и погибель. Однако позднее, применительно к своей доктрине непротивления, Толстой иногда истолковывал изречение Лао-цзы по-своему. «Крепость и сила — спутники смерти» — это значит, утверждал он, что сила (писатель отождествлял ее с насилием) всегда ведет ко злу; «гибкость и слабость — спутники жизни» — это значит, что ненасилие, непротивление — лучший путь к победе. На основе такого истолкования Толстой устанавливал родство учения Лао-цзы с христианством, буддизмом и другими религиями Востока в проповеди непротивления злу насилием.

Вторично Толстой вернулся к учению Лао-цзы в 1893 г., когда совместно с Е. И. Поповым работал над переводом «Дао дэ цзин» на русский язык. Придавая большое значение изданию ее в России, писатель тщательно обрабатывал этот перевод и сличал его с западноевропейскими11.

В его письмах и дневниках той поры много говорится об этой нелегкой кропотливой работе. «Мы с ним3 перечитываем и исправляем перевод глубокомысленнешнего писателя Лао-Дзи, — писал Толстой жене 2 сентября 1893 г., — и я всякий раз с наслаждением и напряжением вникаю и стараюсь передать, соображая по французскому и очень хорошему немецкому переводу» (84, 196 — 197). 5 октября 1893 г. он записал в дневнике: «Попов здесь. Мы с ним по немецкому Штраусу переводим Лаотзи. Как хорошо! Надо составить из него книжку» (52,100).

Чтобы скорее осуществить задуманное, Толстой пытается привлечь к этому делу близких ему людей, в первую очередь В. Г. Черткова. «Я вам писал, — читаем мы в письме к нему от 12 ноября 1893 г., — о китайцах, прося прислать мне Legge’a и Pauthier, и хотел делать эту работу, теперь мне ясно, что эту работу должны сделать вы и что вы эту работу сделаете легко и прекрасно. Работа состоит в том, чтобы перевести Legge две книги: Конфуция и Менце со всеми его исследованиями о жизни этих мудрецов и современных и близких им философах (я не помню книгу о Конфуции, но в Менце изложение этих философов, в числе которых Ми-ти, необычайно не только интересно, но важно). Сам Менций тоже чрезвычайно интересен.

Если вам напишется предисловие к этой книге (надо составить одну книгу: китайские мудрецы), то это будет прекрасно, если же нет, то простой перевод Legge’a только с выключением некоторых слишком исключительно догматических христианских рассуждений будет одной из лучших книг интеллигентного Посредника. Во-первых, для большинства публики все это совершенно ново; во-вторых, предметы, о которых говорится, самые важные в мире и говорится о них серьезно; в-третьих, высказывается превосходно много высоконравственных вещей» (87, 239).

К сожалению, однако, В. Г. Чертков не принял предложения Толстого, а Попов не довел свойм перевод до конца. Задуманное писателем дело снова осталось незавершенным.

Через несколько лет, снова занявшись философией Лао-цзы, Толстой добился, наконец, издания «Дао дэ цзин» в России. Автор перевода, старый знакомый писателя японец Д. П. Кониси, рассказал об этом в предисловии к своей книге:

«В ноябре 1895 года Лев Николаевич Толстой услышал, что мною переводится известная книга „Тао-те-кинг” Лао-Си с китайского на русский язык, и через Н. Я. Грота пригласил меня к себе. „Чтобы Россия имела лучший перевод, — сказал он, — я готов помочь вам в деле проверки точности перевода”. С великой радостью, конечно, я принял это любезное предложение Льва Николаевича. Я ходил к нему с переводом „Тао-те-кинг” в продолжение четырех месяцев; Лев Николаевич сравнивал его с английским, немецким и французским переводами и устанавливал тексты перевода той и другой главы. Так мой перевод был кончен и впервые напечатан на страницах журнала „Вопросы философии и психологии”».

В 1903 г., подготавливая к изданию свой первый сборник изречений «Мысли мудрых людей на каждый день», Толстой включил в него 36 изречений Лао-цзы, которые сам перевел по американскому изданию П. Каруса. По свидетельству Д. В. Никитина, помогавшего писателю в этой работе, Толстой диктовал свои переводы близким, а затем правил их стилистически, делая более четкими и ясными. В последующие сборники — «Круг чтения» (1904 — 1908), «На каждый день» (1906 — 1910), «Для души» (1909), «Путь жизни» (1910) — писатель снова и снова включал изречения Лао-цзы, подвергая их такой же тщательной обработке. Приведем два из них:

«Чтобы не проливать полный сосуд, нужно внимательно держать его прямо. Чтобы лезвие было остро, нужно постоянно точить его. То же и с душой твоей, если ты ищешь подлинного блага» (41, 442).

«Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять. Человек, сам себя выставляющий, не может светить. Кто доволен самим собой, тот не может прославиться. Кто хвастается, тот не может иметь заслуги. Кто горд, тот не может возвыситься. Перед судом разума такие люди подобны отбросам пищи и вызывают отвращение всех. Поэтому тот, кто имеет разум, не полагается на себя» (42, 190).

В 1909 г. Толстой вернулся к мысли об издании собственного перевода афоризмов из книги «Дао дэ цзин» для широкого круга читателей. Так как вся книга была бы трудна для восприятия малограмотных людей, он составил из своих переводов небольшую книжку избранных изречений китайского мудреца. Она вышла в свет в издательстве «Посредник» за несколько месяцев до смерти писателя.

Отобранные Толстым 64 изречения Лао-цзы были очень коротки и тщательно отшлифованы. В небольшой заметке «О сущности учения Лао-Тзе» (40, 350 — 351) писатель дал свою трактовку и оценку китайского мыслителя. Книжечка эта имела успех среди читателей и впоследствии несколько раз переиздавалась.

В заключение следует отметить, что при всей специфичности истолкования учения Лао-цзы Толстой относился к нему в соответствии с установившейся в русском востоковедении прогрессивной традицией. До Толстого с таким же глубоким уважением отзывался о китайском мыслителе великий русский критик-демократ Н. А. Добролюбов, в том же духе писали о Лао-цзы крупнейшие русские китаеведы Н. Я. Бичурин, В. П. Васильев, С. М. Георгиевский и другие. Лев Толстой никогда не имел ничего общего с реакционными философами типа В. Соловьева» П. Цветкова и других, которые трактовали китайскую культуру как чуждую «славянской душе», а Лао-цзы — как вероучителя «желтой расы». Он до конца жизни почитал китайского философа, считая его одним из величайших и мудрейших мыслителей Востока.


Владимир Малявин

Tamkang University, Taiwan, R.O.C.

 

  1. Lietuvių kalba šį Tolstojaus tekstą galite rasti ir perskaityti čia: Laozi ištarmės, atrinktos Levo Tolstojaus.
  2. так у Толстого.
  3. Поповым.

1 komentaras

Parašykite komentarą

El. pašto adresas nebus skelbiamas. Būtini laukeliai pažymėti *